можем как выступить с докладами, так и покататься на коньках по льду вокруг Красного дома. Подобно Моут-хаусу, он был окружён рвом, но не таким запущенным и опасным. В Доме со рвом встать на коньки мы не успели, потому что уехали раньше, чем ударили морозы. Такова жизнь, подобная искрам, улетающим вверх. (Последнее замечание относится к категории моральных рефлексий[105].)

И вот мы, получив разрешение от мистера Красный Дом (настоящего его имени называть не буду, потому что литератор этот всемирно известен и ему такое может не понравиться), принялись за доклады. Было довольно весело, хотя и достаточно трудно.

Доре требовались то и дело разные тома энциклопедии, чтобы справляться про Эдинбург, Марию, Шотландию, Босуэлла[106], Холуэлл, Францию и много чего другого на самые разные буквы, и у Освальда возникала такая же необходимость. Он ведь не мог предвидеть, чего ещё не знает о жившем в Красном доме и оставившем по себе славу в веках сэре Томасе Как-Его-Там, про которого ничегошеньки не помнил.

Ноэль по уши погрузился в свой Азенкур, но это как раз мало что в нашей жизни меняло. Он всегда был погружён в поэзию, и, если бы не Азенкур, строчил бы самозабвенно что-то другое. На сей раз мы хотя бы условились держать доклады в секрете друг от друга, пока они не готовы, и он не мучил нас чтением вслух уже написанных отрывков, как это происходило обычно.

Г. О. в первые дни очень сильно перемазался чернилами, затем получил от отца большой конверт, что-то в него запихнул, запечатал сургучом и объявил, что у него всё готово.

Дикки отказался разглашать предмет своего доклада, намекнул только, что он ничего общего не имеет с избранными нами, а потом разрешил Г. О. ему помогать, точнее, смотреть, как он изобретает новые, более совершенные, винты для кораблей.

С очками возникли трудности. Мы взяли три пары у индийского дяди и одну, принадлежавшую дедушке экономки. Но требовалось-то девять. Потому что соседский Альберт, залетев к нам назойливой мошкой на выходной, тоже захотел поучаствовать в нашей затее и пообещал, если мы позволим, написать доклад о Кларендонских конституциях[107]. Мы позволили, поскольку думали, что он не сможет, но он смог.

В итоге Элис пришлось отправиться в деревню к мистеру Беннетту, часовщику, который числит нас постоянными клиентами, потому что мы приносим ему часы на починку, как только они останавливаются. Мистер Беннетт одолжил нам несколько оправ без стёкол, предполагая по умолчанию, что мы заплатим за них, если они сломаются или заржавеют.

Наконец всё было готово. Роковой день приближался. Мы были на каникулах. А отец, естественно, нет. Его деловые начинания не допускают отдыха, за исключением Рождества и подобных случаев. И раз он всё равно был в конторе, мы решили у него не отпрашиваться. Освальд счёл, что будет лучше рассказать о поездке потом, обрисовав её в шутливых тонах.

Денни и Дейзи приехали к нам погостить на денёк. А миссис Блейк, которую мы заверили, что мистер Красный Дом пригласил нас к себе, разрешила девочкам нарядиться чуть не в самые лучшие их вещи, а именно пальто с пелеринами и красные шотландские береты. Объёмные эти пальто очень удобны для игры в разбойников с большой дороги.

Мы привели себя в порядок и выглядели вполне прилично, но в последний момент обнаружили, что Г. О., желая избороздить своё чело морщинами, исчертил его горелыми спичками, и вместо морщин мордочку его покрывала грязь. Мы потребовали, чтобы Г. О. её смыл. Тогда ему вздумалось покрасить нос в красный цвет, как у клоунов. Мы и это ему не позволили, так как общим решением постановили: единственной маскировкой у нас будут очки, да и те можно надевать лишь после приказа Освальда.

Ни один даже самый проницательный наблюдатель не смог бы распознать в компании из девяти человек, беспечно и вроде бы бесцельно шествовавшей к железнодорожной станции Блэкхит, ярких и увлечённых исследователей из Общества антикваров.

Купив билеты, мы получили в своё распоряжение целое купе, и на полпути между Блэкхитом и следующей станцией Освальд отдал приказ надеть всем очки. С собой у нас были свёрнутые в трубочку и перевязанные бечёвками тетради, каждая из которых содержала обнаруживающий профессиональную осведомлённость и полный ценных исторических открытий доклад.

Начальник станции и носильщик, который имелся тут в единственном числе, с большим уважением посмотрели на нас, когда мы вышли из поезда. И девять юных ценителей древности, целеустремлённой походкой покинув станцию и пройдя сквозь арку под сводами железнодорожного моста, устремились к зелёной калитке Красного дома.

Мы немного постояли перед входом, давая возможность мистеру Красный Дом выйти к нам навстречу для приветствия, как это сделал дядя Альберта, когда ему нанесли визит другие антиквары. Но никто не вышел, и мы двинулись через сад к дому.

Сад был очень коричневый и мокрый. Зато мы увидели там такое, что не каждый день на глаза попадается. Например, беседку из дрока, которую окружала красная стена с нишами, куда в стародавние времена можно было замуровывать еретиков. Иные из углублений оказались и впрямь достаточно большими, чтобы там мог поместиться очень маленький еретик.

Ещё мы там увидели сломанные качели и пруд с рыбками, однако явились не ради них, а по делу, и Освальд всех настоятельно принялся поторапливать с чтением докладов.

– Давайте пойдём к солнечным часам, – призвал он, – а то у меня ноги уже заледенели.

Там было суше, потому что часы окружала не промокшая лужайка, а наклонная дорожка, выложенная из мелких квадратиков красного и белого мрамора. Дорожка совершенно сухая и к тому же нагретая солнечными лучами, хотя ощутить это тепло могли только руки – ноги не чувствовали его из-за ботинок.

Освальд велел Альберту читать первым. Ум у Альберта ограниченный. Он не один из нас и редко бывает интересным, даже когда мы его принимаем в игру, а уж когда выпендривается, совершенно невыносим. Поэтому Освальд решил разделаться с его конституциями как можно скорее.

Альберт зачитал:

Кларендонские конституции

У Кларендона (иногда он зовётся Кларенс) была только одна конституция. Должно быть, она была очень плохая, потому что он был убит бочонком мальвазии[108]. Будь у него конституция получше и не одна-единственная, дожил бы до преклонного возраста. Это предупреждение всем.

Вплоть до нынешних дней остаётся тайной, каким образом он умудрился это написать и не помог ли ему